Пастух
Пастух, пастырь, в мифопоэтической традиции имеет функции охранителя, защитника, кормильца, путеводителя, мессии, патриарха, вождя и т. д. Пастухи считаются причастными к природной мудрости, тайне общения с животными и растениями, с небесными светилами и подземным царством (душами мёртвых), к идее времени, понимаемой как ритм жизни вселенной, определяющий и ритм жизни человека и природы (ср. Пастухов-звездочётов). Особенно важную роль образ Пастух играет в скотоводческих традициях. У древних евреев бог — Пастух, земля подобна пастбищу, а люди — скоту, охраняемому Пастухом «Пастырь Израиля! внемли; водящий, как овец, Иосифа, восседающий на херувимах, яви себя», Пс. 79, 2; но «горе негодному пастуху, оставляющему стадо!…» (Зах. 11, 17, ср. образы дурных Пастухов — пастырей Израилевых у Иезекииля, 34,1-31). Предпочтительность пастушества и скотоводства явствует из истории человеческой первосемьи: «И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец», Быт. 4, 4. Пастухами были фактически и Авраам (как владелец стад и пастырь еврейского народа), и его преемники и потомки, царём становится Пастух овец Давид. В Новом завете на первое место выдвигается переносная трактовка образа Пастуха: «Итак, опять Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что я дверь овцам… Я есмь дверь: кто войдёт мною, тот спасётся… Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец…» (Ио. 10, 1-16, ср. также Ефес. 4, 11, Евр. 13, 20 и др.). Характерен мотив поклонения Пастухов младенцу Иисусу Христу (Лук. 2, 8-20).
В иранской традиции Ахурамазда, создавший скот, ставит его перед выбором — принадлежать или не принадлежать Пастуху («Ясна» 31,9). И выбор был сделан в пользу Пастуха В хорошем хозяине — Пастухе для скота заинтересованы и боги (29, 1 — 2), и Заратуштра, молящий об удалении от скота дурного хозяина (33, 3-4) и обращающийся к Арматай с просьбой взять скот под свою защиту (48, 5). Душа скота вопиет к богам о добром пастыре, и боги дают скоту Ахурамазду, отвращающего от него Айшму и приверженцев Друга (29, 2). Но враги Пастуха и скота, поклонники дэвов опустошают пастбища, убивают Пастуха, и душа скота требует другого Пастуха — могущественного правителя (29, 9) Виштаспу (46, 14). Сама жизнь уподобляется обильной пастьбе, при которой Пастухи — боги (48, 11). Присягающий зороастрийскому символу веры отрекается от хищения и захвата скота и обещает свободную жизнь Пастухам-скотоводам. Одно из трёх социальных членений авестийского общества носит название «доставляющий траву скоту» (авест. vastryafsuyant-). Воплощение в Пастухе третьей (по предложенной Ж. Дюмезилем классификации) социальной функции — связанной с производительностью, изобилием — известно в ряде традиций.
В индийской мифологии «пастухом (мира)» именуются Пушан (PB X 17, 3; 139, 1), Варуна и Митра (PB V 62, 9; VIII 25, 7; 41, 8), как Пастухи выступают Агни и Индра (ср. PB I 94, 5 и др.; в гимне-заговоре на возвращение коров, X 19, в качестве Пастухов, которые должны вернуть коров домой, выступают Агни, Сома и Индра). Васиштха выступает Пастухом коровы желаний Сурабхи, которую тщетно пытается отнять у него Вишвамитра. Богом-Пастухом, покровителем Пастухов почитается Кришна. В греческой мифологии фактически Пастухами выступают Аполлон, Аргос, которому Гера поручила стеречь обращённую в корову Ио, Гелиос, владелец тучных стад белоснежных быков, великан Герион, Парис, божественными Пастухами, покровителями Пастухов являются Пан и Дафнис, создатель пастушеских песен. Пастух часто поэт, музыкант, певец, изобретающий новые напевы, поэтические и музыкальные формы или новые инструменты (как Пан — свирель-сирингу). Ср. также Кришну, играющего на флейте, царя Давида, певца-гусляра, которому приписывалось составление псалмов, поэта-певца Бояна, «Велесова внука».
В других традициях, прежде всего земледельческих, Пастух может рассматриваться как образ дикого кочевника, разбойника, например в Египте, особенно, видимо, после вторжения гиксосов; ср. слова Иосифа братьям: «…мерзость для египтян всякий пастух овец» (Быт. 46, 34). Один из наиболее древних образов бога-Пастуха связан с мифом об умирающем и воскресающем боге (ср. Думузи — Таммуз, Аттис). Пастух включается в схему т. н. основного индоевропейского мифа. Так, в белорусских или литовских версиях неоднократно фигурируют Пастухи стада или стад скота (обычно их четыре, соответственно иногда выступают четыре Пастуха), который переходит от бога-громовержца к его противнику (змею, чёрту и т. д.), а затем снова возвращается к громовержцу. Пастухи являются, по существу, божествами-антагонистами, борющимися за стадо, например Индра и Вритра (или Вала) в ведийской традиции, Перун и Велес в славянской, Перкунас и Велняс, Велс в балтийской и т. д. Индоевропейский корень *uel-, кодирующий имя противника громовержца и подземное царство-пастбище (ср. греч. ‘Hlusios lkimon, «Елисейские поля», др.-исл. vollr, «луг», лувийск. ulant-, «мёртвый», тохар, wlalune, «смерть»), обозначал, видимо, и скот как богатство (ср. словен. last, из *vlastь, «собственность»), и Пастуха как собственника скота (ср. чеш. vlastnнk, «собственник», возможно, словац. диал. veles, «пастух»). Таким образом восстанавливается связь Пастуха с подземным царством и смертью, а также мифологема о боге этого царства как Пастухе, пасущем души мёртвых.
Наряду с земным и подземным Пастухом мифологическая традиция знает и небесных Пастухов: солнце, пасущее землю и всё, что на ней находится, месяц, пасущий звёзды (а иногда и души умерших). Нередко всевидящий Пастух — солнце вершит суд. «Господин мой, бог небесный солнца, человечества пастух!… Ты над человеком, над собакой, над свиньёй да и над зверем диким ежедневно суд вершишь, бог солнца!», — говорится в хеттском гимне солнцу. В хетто-лувийском стихотворном гимне бог солнца и богиня Камрусепа чешут овцам шерсть, бросают вычески, кладут шерсть в воду, моют и т. д., а также судят, рядят и совершают жертвоприношение. Ср. также греческих Гелиоса, Аполлона, китайскую мифологическую легенду о небесном любовнике Ню-лане («волопас»), муже «ткачихи» Чжи-нюй.
Особое положение Пастухов среди людей, их отъединённость от коллектива объясняют нередкий мотив воспитания Пастухами брошенного царского сына (напр., Париса, Эдипа). То обстоятельство, что Пастух мог восприниматься ближе к природе, чем к культуре, к животному миру, чем к человеческому, объясняет мотивы нечеловеческой (или двойственной) природы Пастуха (ср., например, сказочный мотив Пастуха-оборотня, Афанасьев No 222). В отношении Пастуха существуют многочисленные табу, предполагается, что Пастух может испортить скот и даже его хозяина, обладает колдовской силой и особыми оккультными знаниями, общается с духами полей, лесов, гор, водяными, различными божествами и духами, покровителями скота и Пастухов, ср. в балтийской мифологии: латышские Усиньш, Тенис, Мартин, Михаил, литовские Гониглис, Сиричус, Крукас (Кяулю Крукас), Ератинис, Карвайтис и др., а также трансформацию образа святого Георгия как покровителя скотоводов у славянских народов.
Лит.: Фрезер Дж., Золотая ветвь, в. 3, М., 1928, с. 62; Иванов В. В., Топоров В. Н., Исследования в области славянских древностей, М., 1974; Jobes G., Dictionary of mythology, folklore and symbols, pt 2, N. Y., 1962, p. 1434-35; Funk and Wagnalls standard dictionary of folklore, mythology and legend, N. Y., 1972.
Вторичная пастушеская мифология уходит корнями в фольклор и формируется в собственно литературных текстах. Характерная черта этой мифологизирующей системы — установка на конструирование образа идеального естественного человека и его жизни на лоне природы, в согласии со всем живым, когда любовь и искусство — основные стимулы жизни и одновременно основные занятия. В этой мифологии существенно различать обработку традиционных тем и сюжетов, как, например, в сценах поклонения волхвов в рождественских спектаклях средневекового и народного театров, или в образе Кришны-Пастуха в «Кришнаяне» Сурдаса (15 в.), и т. н. буколическую литературу, где тема пастушеской жизни и образ Пастуха воссоздаются заново
В. Н. Топоров
Буколическая тема представлена в античной поэзии и романе (Феокрит, Вергилий, «Дафнис и Хлоя» Лонга), в скульптуре, росписях интерьеров, пластике саркофагов и т. д. Эту традицию продолжают раннехристианские росписи катакомб, саркофагов, мозаики, ср. особенно образ Христа-Пастуха [распространены два его типа: безбородый юноша среди стада, продолжающий античный тип Орфея среди животных, и зрелый муж с «заблудшей» овцой на плечах, т. н. «добрый пастырь», восходящий к античным (Меркурий), а возможно, и к египетским источникам]. В изобразительном искусстве зрелого и позднего средневековья в качестве Пастуха фигурируют Иаков и Иоаким, распространены сцены благовестия пастырям и поклонения пастырей (15-16 вв.). Встречаются и прямые отзвуки античной буколики (напр., в гомилиях Григория Назианзина и иллюстрациях к ним). В протестантских «летучих листах» и сатирической живописи 16 в. возрождается образ «доброго пастыря» (=лютеранская вера), спасающего овцу из овина, разоряемого разбойниками (=католические священнослужители). В католических странах в 17 в. распространяется тип девы Марии-пастушки.
Буколическое миросозерцание отражает пасторальная литература (восходящая к средневековой пастореле): «Амето», «Фьезоланские нимфы» Дж. Боккаччо, «Горные пастушки» Ф. Саккетти, «Аркадия» Я. Саннадзаро, отчасти «Амадис Гальский», поэзия Лоренцо Великолепного, А. Полициано, отчасти Ф. Петрарки, «Аминта» Т. Тассо, «Верный пастух» Б. Гварини, «Астрея» О. д’Юрфе, «Календарь пастуха» Э. Спенсера, «Аркадия» Ф. Сидни, «Гранида» П. — К. Хофта и т. д. В живописи Возрождения образ Пастуха представлен у Джорджоне, Тициана, П. Бассано и др. Среди пастушеских сюжетов, популярных в изобразительном искусстве 16-18 вв., — Эрминия и Пастух (по «Освобождённому Иерусалиму» Т. Тассо), Гранида и Пастух (по «Граниде» П. К. Хофта), из «Верного пастуха» Б. Гварини, «Et in Arcadia ego» [идея Бренности в образе Пастуха, созерцающих надгробие с надписью «Я (т. е. Смерть) пребываю и в Аркадии» (позднее трактовалась как «И я жил в Аркадии»), Гверчино, Н. Пуссен и др.].
Настроение карнавального маскарада главенствует в пасторальных «садах любви» 18 в. (А. Ватто, галантная лирика и сопутствующая ей графика; тема игры Пастуха и пастушек нередко переплетается с философским либертинизмом, поданным в гротескно-эротическом обличье). Сентиментальная идеализация присуща образам Пастуха у С. Геснера, И. П. Хебеля, Ж.-П. Флориана, А. П. Сумарокова, И. Ф. Богдановича и др. Пасторальная окраска свойственна произведениям Ж. Ж. Руссо, И. В. Гёте, Л. Стерна, А. Попа, У. Блейка, У. Вордсворта (ср. также «Спящий пастушок» А. Г. Венецианова). В американской литературе 19 в. нередко характер пасторали носит изображение «простой и честной» жизни Пастухов-ковбоев. В 20 в. метафорика Пастухов представлена в буколических идиллиях А. Матисса, П. Пикассо, А. Майоля, у немецких экспрессионистов (ср. также пасторализм «Видения отроку Варфоломею» М. В. Нестерова).
Лит.: Пуцко В. Г., Античные мотивы в гомилиях Григория Назианзина и их отзвуки в византийской иллюстрации, в сб.: Античность и Византия, М., 1975; Смирнова И. А., Тициан и тема «сельской сцены» в венецианской живописи XVI в., в сб.: Проблемы культуры итальянского Возрождения, Л., 1979; Eisenstadt M., Watteaus Fкtes galantes und ihre Ursprьnge, В., 1930; Legner A., Der gute Hirte, Dьsseldorf, 1959; Nicosia S., Teocrito e l’arte figurata, Palermo, 1968; Rosenmeyer T. G., The green cabinet. Theocritus and the european pastoral lyric, Berk. — Los Ang., 1969; PoggioIi R., The oaten flute. Essays on pastoral poetry and the pastoral ideal, Cambr., 1975; Schumacher W. N., Hirt und «Guter Hirt», Roma — [e. a.], 1977.
M. H. Соколов